— Я очень хорошо знаю, что это такое, — тихо сказала женщина. — Меня атакуют. Не было ни минуты покоя с тех пор, как я арестовала тот сегмент Сети. Со мной постоянно что-то случается. Куча неприятностей. Но ничего нельзя доказать — ни малейшего свидетельства, которое можно предъявить суду. — Она тяжело вздохнула. — Если я сажусь на стул, кто-то уже оставил на сиденье жевательную резинку. Мне приносят бесплатную пиццу, и всегда с такой начинкой, какую я терпеть не могу. Маленькие дети плюют в мою сторону на улице, старухи в инвалидных колясках преграждают дорогу, когда я тороплюсь.

В ванной внезапно включился душ, сам по себе. Луиза вздрогнула, но ничего не сказала. Постепенно темная, душная комната стала наполняться горячим паром.

— В туалетах не спускается вода, — всхлипнула женщина. — Мои письма теряют на почте. Если я прохожу мимо автомобиля, срабатывает противоугонная система, и все окружающие начинают пялиться на меня. Мелочи, всегда только мелочи, но они никогда не прекращаются. Я столкнулась с чем-то ужасно большим и очень-очень терпеливым, и оно все про меня знает. Оно распоряжается миллионами рук и ног. И все эти руки и ноги принадлежат людям!

В холле послышался какой-то шум, отдаленные голоса, бессвязные крики. Внезапно кресло полетело на пол, и дверь с треском распахнулась. В комнату, споткнувшись на пороге, влетел Митч, теряя черные очки, и растянулся на полу. Следом ввалились два охранника из отеля и набросились на него. Митч, невнятно ругаясь, энергично отбивался руками и ногами, в драке оба охранника потеряли фуражки. Наконец один из них крепко ухватил противника за ноги, а другой, крякнув, успокоил его резиновой дубинкой.

Пыхтя и отдуваясь, они вытащили телохранителя в коридор. Темная комната настолько наполнилась паром, что в спешке стражи порядка даже не заметили Цуоши с Луизой. Женщина уставилась на сломанную дверь.

— Бог ты мой, почему? Что он им сделал?

Цуоши в замешательстве поскреб в затылке.

— Должно быть, небольшое взаимонепонимание?

— Бедный Митч! В аэропорту у него отобрали оружие. С его паспортом была бездна технических проблем. С тех пор как Митч с связался со мной, ему ни в чем не было удачи…

Тут кто-то громко постучал в окно. Луиза съежилась в ужасе, но взяла себя в руки и мужественно раздвинула глухие портьеры. Комнату залил яркий солнечный свет.

За окном висела люлька, спущенная с крыши отеля. Два мойщика окон в серых форменных комбинезонах весело помахали руками, складывая пальцы кошачьей лапкой. С ними был еще один человек, оказавшийся старшим братом Цуоши.

Один из мойщиков открыл окно универсальным ключом, и брат неловко забрался в комнату. Выпрямившись, он аккуратно одернул костюм и поправил галстук.

— Это мой брат, — представил его Цуоши.

— Что вы здесь делаете? — холодно осведомилась Луиза.

— Ну, в ситуациях с заложниками всегда приглашают родственников, — охотно разъяснил тот. — Полиция доставила меня на вертолете прямо на крышу отеля. — Он с интересом осмотрел Луизу с ног до головы. — Мисс Хашимото, у вас едва осталось время на побег.

— Что?!

— Взгляните на улицу, — сказал брат. — Видите их? Люди толпами прибывают со всех концов города. Продавцы лапши с самоходными ларьками, рассыльные велосипедисты, мотокурьеры, почтальоны на пикапах, подростки на скейтбордах…

— О нет! — громко взвизгнула Луиза, взглянув в окно. — Ужасная, неуправляемая толпа! Они меня окружили! Я пропала!

— Пока еще нет, — сказал брат. — В окно и на платформу. У вас есть шанс, Луиза, не упустите его. Я знаю одно местечко в горах, священное место, где нет компьютеров, телефонов и прочего безобразия. Подлинный рай для таких, как вы и я…

Луиза с надеждой вцепилась в пиджак бизнесмена.

— Могу ли я вам доверять?

— Посмотрите мне в глаза. Разве вы не видите? Да, вы можете мне довериться, Луиза, — кивнул он, — ведь у нас так много общего.

Они решительно вылезли в окно. Луиза крепко ухватилась за руку старшего брата Цуоши, ветер развевал ее темные волосы. Люлька со скрипом пошла наверх и пропала из виду.

Цуоши встал из кресла и протянул левую руку. Кончиками пальцев ему удалось подцепить свой поккекон. Он подтащил его поближе, схватил и прижал к груди. Потом снова сел в кресло и принялся терпеливо ждать, когда кто-нибудь придет сюда, чтобы вернуть ему свободу.

Станислав Лем

ЗАКЛЯТИЕ ПРЕДВИДЕНИЕМ

В прошлом году в Польше вышла новая книга известного фантаста «Мегабитовая бомба», куда вошли философские статьи, посвященные «информационной революции» и стремлению автора увидеть облик грядущего мира. Как нам показалось, данный материал представляет собой резюмирующую статью книги, позволяющую читателю вспомнить, что Лем не только фантаст, но и футуролог.

Я давно уже заметил, что степень точности выдумок в беллетристике может быть существенно независимой от точности предвидения вообще. Иначе говоря, удачные предсказания могут прятаться в неудачных с литературной точки зрения произведениях (et vice versa [4] ). Можно легко привести пару конкретных примеров. В «красной утопии», каковой было написанное мной «Магелланово облако» и которое я, кстати, не разрешаю переиздавать ни в Польше, ни за ее границами, поскольку это «утопия коммунизма», можно найти по крайней мере два вида прогнозов, которые были реализованы в последующие сорок лет. То, что сейчас называется «базой данных» и является основным информационным ресурсом, предназначенным для различных экспертов или «сетевиков», в «Магеллановом облаке» я назвал «трио-нами». Это можно легко проверить, раскрыв книгу. А так называемая «видеопластика» из «Облака» — это предвосхищение виртуальной реальности: мои астронавты, хоть и живут в замкнутом космическом корабле, могут испытывать ощущения, будто находятся в джунглях, на море и т. д. А в еще более соцреалистическом рассказе «Топольный и Четверг», вышедшем в сборнике «Сезам», полном и других столь же скверных новелл, из-за чего я не соглашаюсь переиздавать и их, говорится о сверхтяжелых элементах трансурановой группы. А также о методе, с помощью которого уютно «перескочить» через нуклиды, более тяжелые, нежели уран и торий, но распадающиеся с огромной скоростью, к таким элементам, которые, будучи синтезированными, оказываются устойчивыми, поскольку их ядра не подвергаются самопроизвольному распаду. Так вот, повторяю, рассказ убогий, но о таких элементах, как цели нуклеарного синтеза, теперь уже говорят физики.

С подобного рода прогнозами, которые иногда являются существенной частью фабульного скелета беллетристического повествования, я оказался в затруднительном положении, когда писал «Философию случайности» — книгу о теории литературы. А трудно мне было прежде всего потому, что непонятно, стоит ли, а если стоит, то как следует оценивать вне-художественные, а значит, и внелитературные достоинства удачных предвидений, размещенных в неудачном, а проще — плохом произведении. Ведь если выдается просто обычный прогноз, лишенный претензий, свойственных художественной литературе, то при его оценке нет никаких препятствий и закавык: или футурологическая гипотеза оказывается меткой (хотя бы наполовину), или же она попросту ничего не стоит. Однако неизвестно, является ли прогностический вклад в литературное произведение отдельной ценностью, совершенно или частично независимой от художественного качества, или же это вообще не так. Эту проблему можно, конечно, расширить таким образом: будем ли мы считать, что произведение (главным образом, НФ) имеет прогностическую или познавательную ценность или нет. Здесь, в некоторой степени отступив от темы и едва ли не с диверсионными целями, следует заметить, что точные науки довольно широким фронтом вошли нынче в такое фазовое пространство, что провозглашаемые в них новейшие гипотезы часто все меньше подвержены — или вообще не подвержены — экспериментальной проверке, а потому как бы начинают приближаться к областям, до сих пор находящимся в компетенции исключительно научной фантастики. Не говорю, что это хорошо, и не утверждаю, что это плохо: и вообще это не я обнаружил данную тенденцию (в «Одре» я писал об этом, ссылаясь на американца Хогана, одного из редакторов «Scientific American» — журнала, который вообще никогда никакой беллетристики, ни фантастической, ни нефантастической, не печатает). Эта проблема одновременно имеет характер как познавательный, так и философский — из области философии науки или ненормативных эстетик. Пока что я попросту не знаю ответа на этот вопрос, ибо когда мы имеем дело с плохим произведением, содержащим исполнившуюся прогностическую начинку, это примерно то же самое, как если бы мы взяли в руки сгнивший фрукт, который нельзя употреблять в пищу, но который в то же время содержит косточку с отборным зернышком.